Неточные совпадения
Г-жа Простакова. Батюшка
мой! Да что за
радость и выучиться? Мы это видим своими глазами в нашем краю. Кто посмышленее, того свои же братья тотчас выберут еще в какую-нибудь должность.
Г-жа Простакова (бросаясь обнимать Софью). Поздравляю, Софьюшка! Поздравляю, душа
моя! Я вне себя от
радости! Теперь тебе надобен жених. Я, я лучшей невесты и Митрофанушке не желаю. То — то дядюшка! То-то отец родной! Я и сама все-таки думала, что Бог его хранит, что он еще здравствует.
Стародум. Мне приятно расположение души твоей. С
радостью подам тебе
мои советы. Слушай меня с таким вниманием, с какою искренностию я говорить буду. Поближе.
Стародум(к Софье, с
радостью). Как! Сердце твое умело отличить того, кого я сам предлагал тебе? Вот
мой тебе жених…
Простаков. По крайней мере я люблю его, как надлежит родителю, то-то умное дитя, то-то разумное, забавник, затейник; иногда я от него вне себя и от
радости сам истинно не верю, что он
мой сын.
Она вспоминала наивную
радость, выражавшуюся на круглом добродушном лице Анны Павловны при их встречах; вспоминала их тайные переговоры о больном, заговоры о том, чтоб отвлечь его от работы, которая была ему запрещена, и увести его гулять; привязанность меньшего мальчика, называвшего ее «
моя Кити», не хотевшего без нее ложиться спать.
— Ах! — вскрикнула она, увидав его и вся просияв от
радости. — Как ты, как же вы (до этого последнего дня она говорила ему то «ты», то «вы»)? Вот не ждала! А я разбираю
мои девичьи платья, кому какое…
— Я так и думала и не смела думать. Вот
радость! Ты не можешь представить себе
мою радость! — говорила она, то прижимаясь лицом к Долли и целуя ее, то отстраняясь и с улыбкой оглядывая ее.
Я чувствую в себе эту ненасытную жадность, поглощающую все, что встречается на пути; я смотрю на страдания и
радости других только в отношении к себе, как на пищу, поддерживающую
мои душевные силы.
— Что ты? что ты? Печорин?.. Ах, Боже
мой!.. да не служил ли он на Кавказе?.. — воскликнул Максим Максимыч, дернув меня за рукав. У него в глазах сверкала
радость.
Когда он ушел, ужасная грусть стеснила
мое сердце. Судьба ли нас свела опять на Кавказе, или она нарочно сюда приехала, зная, что меня встретит?.. и как мы встретимся?.. и потом, она ли это?..
Мои предчувствия меня никогда не обманывали. Нет в мире человека, над которым прошедшее приобретало бы такую власть, как надо мною. Всякое напоминание о минувшей печали или
радости болезненно ударяет в
мою душу и извлекает из нее все те же звуки… Я глупо создан: ничего не забываю, — ничего!
Моя любовь никому не принесла счастья, потому что я ничем не жертвовал для тех, кого любил: я любил для себя, для собственного удовольствия; я только удовлетворял странную потребность сердца, с жадностью поглощая их чувства, их нежность, их
радости и страданья — и никогда не мог насытиться.
— Ах, батюшка! ах, благодетель
мой! — вскрикнул Плюшкин, не замечая от
радости, что у него из носа выглянул весьма некартинно табак, на образец густого кофия, и полы халата, раскрывшись, показали платье, не весьма приличное для рассматриванья.
А тот… но после всё расскажем,
Не правда ль? Всей ее родне
Мы Таню завтра же покажем.
Жаль, разъезжать нет мочи мне:
Едва, едва таскаю ноги.
Но вы замучены с дороги;
Пойдемте вместе отдохнуть…
Ох, силы нет… устала грудь…
Мне тяжела теперь и
радость,
Не только грусть… душа
моя,
Уж никуда не годна я…
Под старость жизнь такая гадость…»
И тут, совсем утомлена,
В слезах раскашлялась она.
Я не мог наглядеться на князя: уважение, которое ему все оказывали, большие эполеты, особенная
радость, которую изъявила бабушка, увидев его, и то, что он один, по-видимому, не боялся ее, обращался с ней совершенно свободно и даже имел смелость называть ее ma cousine, внушили мне к нему уважение, равное, если не большее, тому, которое я чувствовал к бабушке. Когда ему показали
мои стихи, он подозвал меня к себе и сказал...
— Вам направо, а мне налево, или, пожалуй, наоборот, только — adieu, mon plaisir, [прощай,
моя радость (фр.).] до радостного свидания!
Но между тем странное чувство отравляло
мою радость: мысль о злодее, обрызганном кровию стольких невинных жертв, и о казни, его ожидающей, тревожила меня поневоле: «Емеля, Емеля! — думал я с досадою, — зачем не наткнулся ты на штык или не подвернулся под картечь? Лучше ничего не мог бы ты придумать». Что прикажете делать? Мысль о нем неразлучна была во мне с мыслию о пощаде, данной мне им в одну из ужасных минут его жизни, и об избавлении
моей невесты из рук гнусного Швабрина.
— Нет, я ведь сказал: под кожею. Можете себе представить
радость сына
моего? Он же весьма нуждается в духовных
радостях, ибо силы для наслаждения телесными — лишен. Чахоткой страдает, и ноги у него не действуют. Арестован был по Астыревскому делу и в тюрьме растратил здоровье. Совершенно растратил. Насмерть.
Я не плохо знаю людей
И привык отдавать им все, что имею,
Черпая печали и
радости жизни
Сердцем
моим, точно медным ковшом.
— Боже
мой, — повторяла она с
радостью и как будто с испугом. В руках ее и на груди, на пуговицах шубки — пакеты, освобождая руку, она уронила один из них; Самгин наклонился; его толкнули, а он толкнул ее, оба рассмеялись, должно быть, весьма глупо.
Бальзаминов. Маменька, уж вы теперь смотрите за мной, как бы со мной чего не сделалось. Батюшки
мои! Батюшки
мои! (Прыгает от
радости.) Я теперь точно новый человек стал. Маменька, я теперь не Бальзаминов, а кто-нибудь другой!
Когда нянька мрачно повторяла слова медведя: «Скрипи, скрипи, нога липовая; я по селам шел, по деревне шел, все бабы спят, одна баба не спит, на
моей шкуре сидит,
мое мясо варит,
мою шерстку прядет» и т. д.; когда медведь входил, наконец, в избу и готовился схватить похитителя своей ноги, ребенок не выдерживал: он с трепетом и визгом бросался на руки к няне; у него брызжут слезы испуга, и вместе хохочет он от
радости, что он не в когтях у зверя, а на лежанке, подле няни.
— Ты сомневаешься в
моей любви? — горячо заговорил он. — Думаешь, что я медлю от боязни за себя, а не за тебя? Не оберегаю, как стеной, твоего имени, не бодрствую, как мать, чтоб не смел коснуться слух тебя… Ах, Ольга! Требуй доказательств! Повторю тебе, что если б ты с другим могла быть счастливее, я бы без ропота уступил права свои; если б надо было умереть за тебя, я бы с
радостью умер! — со слезами досказал он.
«Слезами и сердцем, а не пером благодарю вас, милый, милый брат, — получил он ответ с той стороны, — не мне награждать за это: небо наградит за меня!
Моя благодарность — пожатие руки и долгий, долгий взгляд признательности! Как обрадовался вашим подаркам бедный изгнанник! он все „смеется“ с
радости и оделся в обновки. А из денег сейчас же заплатил за три месяца долгу хозяйке и отдал за месяц вперед. И только на три рубля осмелился купить сигар, которыми не лакомился давно, а это — его страсть…»
Он заметил ее волнение, и вдруг у него захватило дух от
радости. «Она проницательна, угадала давно
мою тайну и разделяет чувство… волнуется, требует откровенного и короткого слова…»
— Бабушка! — с
радостью воскликнул Райский. — Боже
мой! она зовет меня: еду, еду! Ведь там тишина, здоровый воздух, здоровая пища, ласки доброй, нежной, умной женщины; и еще две сестры, два новых, неизвестных мне и в то же время близких лица… «барышни в провинции! Немного страшно: может быть, уроды!» — успел он подумать, поморщась… — Однако еду: это судьба посылает меня… А если там скука?
Кстати, не знаю наверно даже до сего дня, подкупили они Петра Ипполитовича,
моего хозяина, или нет, и получил ли он от них хоть сколько-нибудь тогда за услуги или просто пошел в их общество для
радостей интриги; но только и он был за мной шпионом, и жена его — это я знаю наверно.
Я был совершенно побежден; я видел несомненное прямодушие, которого в высшей степени не ожидал. Да и ничего подобного я не ожидал. Я что-то пробормотал в ответ и прямо протянул ему
мои обе руки; он с
радостью потряс их в своих руках. Затем отвел князя и минут с пять говорил с ним в его спальне.
Я угадал случайно. Фраза эта действительно, как оказалось потом, высказана была Татьяной Павловной Версилову накануне в горячем разговоре. Да и вообще, повторяю, я с
моими радостями и экспансивностями налетел на них всех вовсе не вовремя: у каждого из них было свое, и очень тяжелое.
О сударь, когда дружба собирает за столом супругу, детей, сестер, друзей, когда живая
радость воспламеняет
мое сердце, — скажите мне, сударь: есть ли большее счастье, чем то, которым все наслаждаются?
Фаддеев тут только вникнул в
мое положение и, верный своему характеру, предался необузданной
радости.
— Если ты хочешь знать, доктор отнесся к
моему выбору с большим сочувствием. Он даже заплакал от
радости…
Буди имя Господне благословенно отныне и до века!» Отцы и учители, пощадите теперешние слезы
мои — ибо все младенчество
мое как бы вновь восстает предо мною, и дышу теперь, как дышал тогда детскою восьмилетнею грудкой
моею, и чувствую, как тогда, удивление, и смятение, и
радость.
— Бог сжалился надо мной и зовет к себе. Знаю, что умираю, но
радость чувствую и мир после стольких лет впервые. Разом ощутил в душе
моей рай, только лишь исполнил, что надо было. Теперь уже смею любить детей
моих и лобызать их. Мне не верят, и никто не поверил, ни жена, ни судьи
мои; не поверят никогда и дети. Милость Божию вижу в сем к детям
моим. Умру, и имя
мое будет для них незапятнано. А теперь предчувствую Бога, сердце как в раю веселится… долг исполнил…
Да, страшная вещь пролить кровь отца, — кровь родившего, кровь любившего, кровь жизни своей для меня не жалевшего, с детских лет
моих моими болезнями болевшего, всю жизнь за
мое счастье страдавшего и лишь
моими радостями,
моими успехами жившего!
Вспоминая тех, разве можно быть счастливым в полноте, как прежде, с новыми, как бы новые ни были ему милы?» Но можно, можно: старое горе великою тайной жизни человеческой переходит постепенно в тихую умиленную
радость; вместо юной кипучей крови наступает кроткая ясная старость: благословляю восход солнца ежедневный, и сердце
мое по-прежнему поет ему, но уже более люблю закат его, длинные косые лучи его, а с ними тихие, кроткие, умиленные воспоминания, милые образы изо всей долгой и благословенной жизни — а надо всем-то правда Божия, умиляющая, примиряющая, всепрощающая!
Да усмехнись ты на меня, голубчик, развеселись, на глупость-то
мою, на радость-то
мою усмехнись…
День
моей радости помяну в последнюю ночь
мою!..
— Мы в первый раз видимся, Алексей Федорович, — проговорила она в упоении, — я захотела узнать ее, увидать ее, я хотела идти к ней, но она по первому желанию
моему пришла сама. Я так и знала, что мы с ней все решим, все! Так сердце предчувствовало… Меня упрашивали оставить этот шаг, но я предчувствовала исход и не ошиблась. Грушенька все разъяснила мне, все свои намерения; она, как ангел добрый, слетела сюда и принесла покой и
радость…
— Веселимся, — продолжает сухенький старичок, — пьем вино новое, вино
радости новой, великой; видишь, сколько гостей? Вот и жених и невеста, вот и премудрый архитриклин, вино новое пробует. Чего дивишься на меня? Я луковку подал, вот и я здесь. И многие здесь только по луковке подали, по одной только маленькой луковке… Что наши дела? И ты, тихий, и ты, кроткий
мой мальчик, и ты сегодня луковку сумел подать алчущей. Начинай, милый, начинай, кроткий, дело свое!.. А видишь ли солнце наше, видишь ли ты его?
— «Отец святой, это не утешение! — восклицает отчаянный, — я был бы, напротив, в восторге всю жизнь каждый день оставаться с носом, только бы он был у меня на надлежащем месте!» — «Сын
мой, — вздыхает патер, — всех благ нельзя требовать разом, и это уже ропот на Провидение, которое даже и тут не забыло вас; ибо если вы вопиете, как возопили сейчас, что с
радостью готовы бы всю жизнь оставаться с носом, то и тут уже косвенно исполнено желание ваше: ибо, потеряв нос, вы тем самым все же как бы остались с носом…»
— Леша, — сказал Митя, — ты один не засмеешься! Я хотел бы начать…
мою исповедь… гимном к
радости Шиллера. An die Freude! [К
радости! (нем.)] Но я по-немецки не знаю, знаю только, что an die Freude. Не думай тоже, что я спьяну болтаю. Я совсем не спьяну. Коньяк есть коньяк, но мне нужно две бутылки, чтоб опьянеть, —
Живи,
моя радость… любила меня часок, так и помни навеки Митеньку Карамазова…
Пусть я проклят, пусть я низок и подл, но пусть и я целую край той ризы, в которую облекается Бог
мой; пусть я иду в то же самое время вслед за чертом, но я все-таки и твой сын, Господи, и люблю тебя, и ощущаю
радость, без которой нельзя миру стоять и быть.
Около устья реки Давасигчи было удэгейское стойбище, состоящее из четырех юрт. Мужчины все были на охоте, дома остались только женщины и дети. Я рассчитывал сменить тут проводников и нанять других, но из-за отсутствия мужчин это оказалось невозможным. К
моей радости, лаохозенские удэгейцы согласились идти с нами дальше.
Крик
радости вырвался из
моей груди.
И верите ли, ведь только для того ее дарил, чтобы посмотреть, как она, душа
моя, обрадуется, вся покраснеет от
радости, как станет
мой подарок примерять, как ко мне в обновке подойдет и поцелует.
В душе
моей смешались два чувства: злоба к собаке, что она меня так напугала, и
радость, что она возвратилась. Леший с минуту повертелся около меня, тихонько повизжал и снова скрылся в темноте.
Крик
радости вырвался из
моей груди. Это была тропа! Несмотря на усталость и боль в ноге, я пошел вперед.
— Держите себя смирно,
мой друг: заметят! Вы чуть не прыгаете от
радости. Ведь Марья Алексевна может сейчас войти за чем-нибудь.